Зинка Вышка

Она приговорила к высшей мере наказания маньяка «из Мосгаза» и милиционеров по делу об убийстве майора КГБ на «Ждановской». Зинаида Апарина – легенда Мосгорсуда

За 47 лет работы легендарная судья Зинаида Александровна Апарина (в преступном мире известная как Зинка Вышка и Зинка Червонец) «поставила к стенке» несколько сотен серийных убийц, бандитов, сексуальных маньяков, расхитителей социалистической собственности в особо крупных размерах. А общая цифра присуждённых ею сроков выражается тысячелетиями.

С Зинаидой Александровной я познакомился в середине 1990-х – через известного следователя-«важняка» Генеральной прокуратуры СССР Владимира Ивановича Калиниченко. Частенько встречались у неё дома рядом с метро «ВДНХ», через дорогу от интуристовской гостиницы «Космос». Со временем подружились. Что сразу бросилось в глаза ещё с первой встречи: да вот же идеальная слуга Фемиды! Этакая «железная дама», тщательно взвешивающая каждое слово. Абсолютно бесстрашная, непоколебимая в отношении к своим идеалам и к букве закона, с чётким понятием общечеловеческой справедливости, границ добра и зла. Таких можно только «убрать» (во всех смыслах!), нежели заставить или напугать. Недаром же её именем стращали не только убийц, маньяков, но и следователей прокуратуры. И не зря криминальный мир её деятельность оценил и удостоил персональной кличкой. В знак уважения. По все стороны уголовных «баррикад» знали: если нет железобетонных улик, въедливая Зинка тысячу раз пошлёт дело на доследование, но без 100-процентной уверенности в виновности подследственного приговор не вынесет никогда. А уж если виновен, получай свой «червонец». Или вышку.

Суровая судья могла быть и нежной матерью…

…и доброй бабушкой

ДЕЛО О КРАЖЕ ПОМИДОРОВ

Она с самого начала мечтала быть только судьёй. Почему? Зинаида Александровна сама толком не знала. По её словам, поступая в юридический, «живьём ни одного юриста не видела».

«Бывало, иду мимо здания суда, – пускалась она в воспоминания, – а там тихо, как на кладбище. Уголовных дел-то почти не было! Никого не убивали, драка – большая редкость. О репрессиях, «тройках» и расстрелах у нас в городе даже не подозревали: никто никого не арестовывал. Жили мы на периферии – в Куйбышевской области. Отец – бухгалтер, мать – уборщица… В 1936 году, окончив десятилетку, блестяще сдала все девять экзаменов, и меня приняли. Из 120 человек вчерашняя школьница – я одна».

Окончив с отличием институт, Апарина готова была поехать хоть на край света, но только в суд. Чтобы дела были посложнее… Её и отправили – почти девчонку – в Сызрань, и сразу старшим судьёй. «Когда приехала, из вещей у меня были одни конспекты. А там три месяца не было судьи. Уголовные дела сложены огромными стопками на полу аж до потолка».

Память у Зинаиды Александровны была потрясающая. Она помнила события 60-летней давности в мельчайших деталях и красках. Кто сколько гвоздей пронёс через проходную, кому выбили зуб на комсомольской свадьбе и какого цвета была косынка на заикающейся свидетельнице по делу о ворованных соседских яблоках. Прекрасно помнила Сызранскую пересыльную тюрьму на 2 тысячи зэков. Была она в девяти километрах от здания суда, поэтому выводили арестованных в семь утра, чтобы к десяти быть на месте. Вели сразу по 15 – 20 человек, без наручников. Конвой – спереди и по бокам по милиционеру, сзади – сержант Ошурков с одним пистолетиком на четверых. И за все годы ни одной попытки побега!

«Первый в своей жизни приговор я огласила 10 августа 1940 года. Дело было «громкое» – «о краже помидоров». Юноша подбежал к овощному лотку и схватил несколько помидорин. Дала ему условно… И вот сужу я их сужу, а дел не убавляется. Спрашиваю: «Ошурков, сколько их там ещё?» А он: «Мне их, Зинаида Александровна, водить не переводить, а вам их судить не пересудить!»

Правда, вспоминала Зинаида Александровна, до войны в основном шла мелочовка: кражи на рынке, драки, пьянка и… прогулы. Уголовный кодекс был ещё «ленинский» – от 1924 года. Больших сроков он не предусматривал: за кражу, хулиганство – год-полтора максимум. Высшую меру даже за убийство с отягчающими не давали. Но перед Великой Отечественной Сталин издал «драконовский» указ. По нему 21 минута опоздания – прогул, отправляли на принудительные работы. За самовольный уход в рабочее время – срок: до шести месяцев тюрьмы! И таких «преступлений» было очень много. «Зато никаких банд, головорезов, по 136-й статье (убийство) я не рассмотрела в Сызрани ни одного дела».

Вскоре ее мужа, Ивана Васильевича Апарина, перевели помощником прокурора города. А потом началась война…

В 1960-е годы её именем пугали и следователей, и уголовников

«ПРИХОДИТЕ В СУД И УЗНАЕТЕ!»

«Суд не отапливался… Чернила замерзали… Приговоры приходилось писать на обратной стороне оставшихся от ремонта обоев. Но и их не хватало – так много в эти тяжелейшие военные годы выносилось приговоров… За что судила? Рабочие под спецовкой выносили хлеб с хлебозавода… На швейной фабрике шили обмундирование для фронта, вынесли две катушки ниток, дефицитный материал»…

По словам Зинаиды Александровны, для неё страшнее таких дел не было. Ведь легче осудить преступника за тройное убийство, чем за две катушки ниток. А по тем временам за это как минимум – год лишения свободы. Расследования не проводились, составляли акт – и приговор. Суд был скорый, потому что пока одного судишь, ещё 10 – 15 таких же ждут.

«Позже пошли дела посложнее: хищения, спекуляция. Однажды судила целую преступную группу: они подделывали продуктовые карточки и по сговору с руководством местного гастронома отоваривали. Страна воюет, голодает, а эти с жиру бесятся – делают деньгу на всенародном горе! Все получили по 10 лет – «в связи с военным положением». Помню, ещё одно громкое было дело: директор промтоварного магазина рулонами воровала дефицитную ткань и перепродавала. При обыске у неё нашли матрас, набитый ворованной материей, и огромные по тем временам суммы денег».

В 1944-м прокурор Сызрани получил телеграмму из Генеральной прокуратуры СССР: «Срочно. Командируйте Ивана Апарина на работу в Москву». На семейном совете они с мужем долго думали: ехать – не ехать, всё-таки на руках крохотная дочка. Но решились. Поселили их в общежитии барачного типа в городе Бабушкине – в 20 километрах от столицы. Ивана Васильевича назначили прокурором отдела в Генпрокуратуру, а её направили в Сокольнический район Москвы – народным судьёй. Именно там Зинаида Александровна впервые столкнулась с «кровавыми» делами. На скамье подсудимых сидела мать, которая сожгла заживо дочь, чтобы завладеть её продуктовыми карточками. Затем – сексуальный маньяк, насиловавший и убивавший молодых женщин в парке «Сокольники»… Теперь преступники, с которыми она сталкивалась в доме правосудия, были совсем другими: циничными, изворотливыми. Порой творили такие изощрённые зверства – оторопь брала.

«В 34 года Ивану Васильевичу уже присвоили генеральское звание… Между прочим, сам он из бедняков. Отца убили в Гражданскую, в семье – семеро детей. Чтобы прокормить их, он в 16 лет пошёл работать учителем в школу. Муж человек был незаурядным, высокой культуры, очень добросовестным. Этому я у него научилась – мы были как единое целое. Для нас был один закон – честность и порядочность.

А сейчас какие «ужасы» в судах творятся?  Недавно ко мне приходит родственница (у нее дело гражданское – раздел имущества). Так судья ей с ходу заявила: «Дашь семь тысяч – присужу в твою пользу!» Да что же это такое! Я готова была пойти к ней и высказать… Или. Рассказывает мой секретарь бывший. Перед рассмотрением дела прокурор, адвокат и судья в кабинете выпили пол-литра водки и пошли на процесс. Судья кимарит, процесс идёт…»

Ещё в конце 1940-х у Апариной появилась стойкая репутация «сделанной из железа». По тем временам это дорогого стоило. Может, поэтому ей и не поручали заказных политических процессов. Боялись: строгая, но неуправляемая и непредсказуемая. Ещё вынесет приговор «не по сценарию».

«Многие говорят: мол, в СССР господствовало «телефонное право», власти могли надавить на судей, заставляли принимать необъективные решения. Нет! Мне ни разу даже словом не намекали, какой приговор выносить. Я всё брала на себя и решала сама. За 47 лет работы был один-единственный случай, когда попытались сунуть нос в мои дела. Я слушала «дело работников торговли» – они занимались приписками, химичили с накладными. Вдруг звонит секретарь Сокольнического райкома партии и приглашает приехать в райком к десяти утра. Приезжаю. Она говорит: «Расскажите суть этого дела». Рассказала. «И что думаете?» – «Приходите в суд и узнаете!» Меня так это возмутило, что, как только предложили перейти в Мосгорсуд, ушла не раздумывая. А фамилию этой «партсекретарши» напрочь вычеркнула из памяти!»

За 47 лет работы Апарина «поставила к стенке» несколько сотен мерзавцев всех мастей

НЕ МОГЛА НЕ ДАТЬ «ВЫСШУЮ МЕРУ»

«В Мосгорсуде я рассматривала дела по первой инстанции – самые резонансные в Москве. По новому Уголовному кодексу от 1960 года впервые за убийство была предусмотрена смертная казнь. Вот я и рассматривала двойные-тройные убийства. Это были очень сложные дела, с крайне тяжёлыми последствиями. Например, «дело Шимко». Парень после армии устроился водителем в грузовой автопарк. Женился. При этом злоупотреблял спиртным, благо тёща работала в кафе-закусочной. В тот день, как показало расследование, он, крепко выпив, поехал на автомашине «ГАЗ» кататься по Садовому кольцу. Около парка Культуры «снёс» троллейбусную остановку: 8 человек задавил насмерть, 15 – ранил. Когда Шимко за шкирку выдернули из кабины, он был в невменяемом состоянии. То есть все его действия, начиная с того, что он пьяный сел за баранку, говорили о том, что он ехал убивать. Я их и квалифицировала как умышленное убийство. Никогда не забуду, как во время допроса свидетелей молодой парень, у которого на следующий день была назначена свадьба, положил передо мной обручальное кольцо и сказал: «Это всё, что осталось от моей невесты!» Шимко приговорила к высшей мере».

Страшная волна убийств с расчленёнкой пришлась на середину 1960 – конец 1970-х. Самое громкое – «дело Владимира Ионесяна» (Мосгаз), перепугавшее до смерти столицу. Он выбирал квартиру, звонил, представлялся работником Мосгаза, грабил и убивал, нанося множественные удары топором. На его счёту пять трупов, в том числе восьмилетнего мальчика. Тогда всю милицию поставили на ноги, еле поймали. Апарина приговорила: вышка.

Потом пошла целая волна похожих преступлений – преступники работали «под Ионесяна». Самый известный «мосгазовец», дело которого слушала Зинаида Александровна, – сын генерала Анисимова.  У него с приятелем было пять эпизодов: грабёж популярного в те годы тенора Александровича, вооружённое ограбление скупки и ещё трёх небедных законопослушных граждан. Все с огнестрельным оружием.  Высшая мера.

«Да, очень часто мой приговор заканчивался смертной казнью. Но, прежде чем вынести его, нужно было убедиться в его справедливости. А когда убеждена, как не дать? Помню ещё одно жуткое дело. Рабочему дали комнату в Строгино. Есть жена, ребёнок, тёщу привёз. Живи и радуйся! А он заводит молодую любовницу, не ночует дома. Тёща ему говорит: «Ты уж определись: либо туда уходи, либо здесь живи». В результате он зверски убивает тёщу, своего ребёнка и трёх соседок, которые случайно зашли попросить лекарство. 5 человек! Или. 18-летний парень с Завода имени Войтовича возле кинотеатра «Слава» ножом зарезал девушку, чтобы отобрать сумку с 21 рублём и сетку с продуктами. Затем убил лучшего друга, когда тот хотел донести на него в милицию».

«ПРАШУ ДАТ МНЕ СТЕПЕНДЮ»

По словам Давида Аксельбанта, некогда одного из известных московских адвокатов, в 1960-е годы следователей стращали «страшным судьёй». Стоило сказать магическую фразу: «Будешь выкобениваться – отдадим дело Апариной», – следователь становился ручным. «Только не ей!» Потому что все знали: у неё халтура не пройдёт. Заставит доследовать, выжмет все соки, пока следствие не предоставит стопроцентные улики и доказательства вины обвиняемого. А уж уголовнику, чьё «мокрое» дело доставалось Зинаиде Александровне, вся Бутырка могла посоветовать одно верное средство: самому утопиться в параше.

«В конце 1940-х, – вспоминал Давид Маркович, – я начинал стажёром в Сокольническом суде и помню её прекрасно. Однозначно: это была самая жёсткая и строгая судья в Москве. Строжайшая! Может, даже чересчур. Её ведь Вышкой и Червонцем прозвали за то, что срок меньше 10 лет никому не давала.

А чаще – вышку. Но знаю точно: женщина она была честности необыкновенной. Если с кем-то из судей можно было «тихо договориться», то мысль пойти к Апариной не приходила в голову даже ненормальному».

«Заниматься приходилось не только убийцами, – говорила Зинаида Александровна. – Примерно с начала 1960-х преступления стали всё крупнее – хищения, взятки, приписки. В особо крупных размерах! Человек давно уже не голодный, но некоторыми овладевали алчность, жажда наживы, как бы побольше барахла нахапать… До 1987 года я и такими делами занималась. Трудность их в том, что процесс длится долго – до полутора лет. Изымаются сотни документов, проводятся судебно-бухгалтерские экспертизы, опрашиваются огромное количество свидетелей. Одно дело было – 152 тома. Другое – 450 свидетелей. Попробуй всех опроси!

Например, по «делу ВЗПИ» (Всесоюзный заочный политехнический институт) за взятки были привлечены более 40 человек. Если бы я их всех не держала под стражей, процесс растянулся бы на годы. Суть его такова. В Прокуратуру Союза пришло письмо: проверьте, мол, как поступили в институт такие-то грузины. Нашли заявление одного из них на имя ректора: «Прашу дат мне степендю». Стало ясно, что экзамен по русскому языку он сам сдать не мог. Оказалось, что группу взяточников в ВЗПИ возглавлял кандидат технических наук Борг. Он говорил: «Пока я поднимусь с одного этажа на другой, у меня 5 – 10 тысяч рублей уже в кармане. А кто положил, не знаю». А это огромные в те времена деньги! Потом у него изъяли три сберкнижки на предъявителя, зарытые на станции Лианозово под яблоней… Следствие установило: дело было поставлено на поток. Преподаватели выезжали с экзаменационным листом прямо в гостиницу «Россия» и там «принимали» экзамены. Кстати, что любопытно, начинал «дело ВЗПИ» Эдуард Шеварднадзе. Он тогда был начальником Следственного управления МВД Грузии, лично допрашивал всех, писал протоколы и самолётом отправлял подследственных мне».

…Помню, как Зинаида Александровна возмущалась: «Я вообще этих взяточников не понимаю! В кодексе ясно записано: до смертной казни. Мол, люди, не берите взятки – расстреляют, а они берут и берут. А сейчас как берут!» На мой вопрос в лоб, если бы ей предложили, допустим, миллион долларов, она, сверкнув огненным взглядом, отрезала: «Сразу привлекла бы по статье. А могла бы ещё и по морде съездить!»

«Впрочем, – добавила она тут же с улыбкой, – одна попытка дать мне взятку всё-таки была. В 1940 году пришла ко мне женщина – старая-старая, с палочкой. И говорит: «Доченька, взыщи мне алименты с сына. Я тебя отблагодарю». Не успела я моргнуть глазом, как на мой стол посыпались тыквенные семечки…

Я растерялась, как закричу: «Бабушка, что вы! Нельзя же этого делать!» Собрала семечки – и обратно ей в сумку. Сколько лет прошло, а до сих пор эта женщина у меня перед глазами».

КАК ЖЕНА ХРУЩЁВА ЗАЩИТИЛА НАСИЛЬНИКА

«Ещё одно дело крепко врезалось в память. Один подсудимый – приёмный сын генерала Новикова, второй – сын доктора медицинских наук Козловой (специалист по саркоме). У них на двоих – 31 изнасилование с избиениями. Приводили в трёхкомнатную квартиру на улице Горького 15 – 16-летних девочек, дочек генералов, якобы послушать музыку, насиловали, фотографировали и заставляли приходить ещё. «Не придёшь – отошлём фото отцу-матери на работу». И все боялись пикнуть! Только 31-я оказалась не из робкого десятка – разбросала их и прибежала в милицию… Мы дали обоим смертную казнь. Верховный суд приговор оставил без изменения.

А потом произошло следующее. Оказывается, доктор Козлова лечила жену Хрущёва – Нину. И та написала резолюцию: «Прошу помиловать». Верховный суд заменил расстрел 15 годами…

А я всегда такого мнения: вынесла своё решение, а вы решайте дальше сами, на то вы и Верховный…

Кстати, заступаться по этому делу приходил ко мне космонавт Андриян Николаев. Он только что получил полковника, видный мужчина. Я ему говорю: «Дело будет слушаться при закрытых дверях, но вам я доверяю. Возьмите и прочтите». Через два часа он сказал: «Считайте, что я просить за этих подонков не приходил. Будьте здоровы»! И ушёл».

По словам судьи, насильников она никогда не жалела. «А какие для этого основания, если такие страшные вещи творят. Очень часто на скамье подсудимых сидели такие извращенцы – звери просто! Они сами никогда никого не жалели!.. Кстати, было дело – я даже небезызвестного Отари Квантришвили судила за изнасилование. Давала ему 8 лет. Это потом в тюрьме он стал разыгрывать невменяемого. При помощи адвокатов его направили в Люблинскую психлечебницу на экспертизу, признали «вялотекущим шизофреником» и выпустили. А до этого в суде «будущий спортсмен и яшинец» соображал за троих!»

…Однажды она получила из зала записку: «Мы тебя убьём!» Оказалось, написал брат подсудимого. Эту записку с отношением направили в прокуратуру города. Вызвали брата, по почерку установили, что это именно его работа, и осудили за угрозу убийства…

Апарина вспоминала: «Никогда ничего не боялась, и мне никто ни разу не угрожал всерьёз. Дверь дома держалась на одном замке – ударом ноги снести было можно… В одиннадцать, полдвенадцатого вечера выходила из здания суда, иногда даже с каким-нибудь материалом под мышкой, садилась на трамвай и ехала домой. Даже мысли не было, что со мною могут расправиться. Я любила свою работу, делала её честно. Для меня главное, чтобы никогда обо мне не подумали плохо. Это внутренняя потребность человека, чтобы его уважали. А когда уважают, чего бояться?

Единственный случай в моей практике, когда покушение было реально, – это во время процесса по «убийству на «Ждановской». Но тогда – впервые в жизни – меня и следователя Генпрокуратуры Владимира Ивановича Калиниченко круглосуточно охраняли бойцы спецназа КГБ СССР «Альфа». Сотрудники КГБ охраняли от сотрудников милиции! Каждый день на машине отвозили, привозили».

УБИЙСТВО НА «ЖДАНОВСКОЙ»

Именно Зинаида Апарина рассматривала в Мосгорсуде одно из самых громких уголовных дел 1980-х годов XX века, так называемое «милицейское дело». С него началась масштабная чистка в МВД СССР, закончившаяся десятками возбуждённых за тяжкие преступления уголовных дел, увольнением из органов нескольких тысяч запятнавших себя милиционеров и крахом карьеры министра Николая Щёлокова, который в результате 13 декабря 1984 года застрелился из охотничьего ружья. Дело знаменитое, о нём даже сняли художественный фильм «Убийство на «Ждановской». Правда, как утверждала судья, «всё равно всей правды так и не показали!»

…26 декабря 1980 года заместителю начальника секретариата КГБ СССР майору Вячеславу Афанасьеву стукнуло 40 лет. Он отметил это событие с друзьями. Около девяти вечера спустился в метро. Домой вёз полученный к новогоднему празднику продовольственный заказ – палку копчёной колбасы, банку горбуши, банку болгарских помидоров, бутылку водки и бутылку коньяка «Наполеон» – подарок друзей. И тут случилась роковая ошибка – майор сел в поезд, идущий в противоположную сторону. Задремал. На конечной станции «Ждановская» его разбудили контролёры. Решив, что мужчина сильно пьян, передали сотрудникам линейного отделения милиции, дежурившим на станции. А те, в свою очередь, сами уже прилично выпили на службе и собирались веселье продолжить. Задержанный пассажир с выпивкой и закуской в портфеле показался им отличной добычей. Завели в служебное помещение. Майор им сказал: «Вы не имеете права меня задерживать!» – «Покажи документы» – «Не покажу!» Старший инспектор Рассохин, милиционеры Лобанов и Попов начали его бить головой об стену. Когда Афанасьев потерял сознание, заглянули в его удостоверение и чуть в штаны не наложили.

Выпив «Наполеон», позвонили своему шефу – начальнику 5-го отдела милиции по охране Московского метрополитена майору Барышеву. Тот в этот вечер тоже был нетрезв, но сразу сообразил, что дело слишком далеко зашло, и тут же примчался в отделение. Понимая, что ограбление и избиение сотрудника КГБ само по себе является тягчайшим преступлением, Барышев принял решение «замести следы» – избавиться от комитетчика, инсценировав разбойное нападение. Умирающего Афанасьева погрузили в служебную «Волгу» и вывезли к дачам КГБ у посёлка Пехорка, где добили монтировкой. Каждый нанёс по нескольку ударов. Барышев сказал: «Отвечать – так всем». Утром Афанасьев был обнаружен прохожими, доставлен в больницу, но 1 января 1981 года он скончался, не приходя в сознание.

В тот же день о ЧП союзного масштаба доложили председателю КГБ Андропову. Следственно-оперативной группой, которую возглавил следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Владимир Иванович Калиниченко, было возбуждено уголовное дело №18/49331, которое тут же засекретили. Причём работала эта группа в тесном контакте с КГБ: полностью доверять Андропов мог только своим. Уже через две недели милиционеры со «Ждановской» были задержаны: у одного из них была найдена записная книжка Афанасьева. Подозреваемых поместили не в обычный следственный изолятор МВД, а в «Лефортово» – находившийся в ведении КГБ. Поняв, что родная система их не защитит, милиционеры начали давать показания.

Зинаида Александровна рассказывала: «Я всех их прекрасно помню. Майор Борис Барышев – рыжеватый с залысинами, милиционеры Николай Лобанов – собачья такая морда была у него, Николай Возуля – высоченный, под два метра, Александр Попов – розовощёкий такой… Фактически у них было четыре трупа. Парня, возвращавшегося со свадьбы, они убили из-за бутылки шампанского. Во втором эпизоде хотели скрыть изнасилование и забили до смерти настаивавшего на возбуждении дела свидетеля. Третий – майор КГБ Афанасьев. Четвёртое убийство сержант Лобанов совершил в одиночку. На Казанском вокзале он познакомился с ехавшим на Север мужчиной, пригласил к себе выпить, потом убил его молотком, труп расчленил: тело выбросил на стройку, а голову отвёз в пригород».

Навар был «богатый»: галстук, стоптанные ботинки, валенки, шарф, носки и зашитые в трусы 80 рублей. Когда раскрыли убийство Афанасьева, у Лобанова дома нашли эти вещи… В ходе следствия выяснилось, что в отделении на «Ждановской» десятками пылились заявления граждан об изнасилованиях, грабежах, избиениях, которые они даже не собирались расследовать.

«А когда им расследовать? Пьянка шла круглосуточно! Вся их служба была – грабить и избивать задержанных, чувствуя уверенность в собственной безнаказанности. За их спинами стоял майор Барышев, над которым стоял его начальник и так далее… Много лет спустя Владимир Иванович Калиниченко мне рассказывал, что тогда была оперативная информация: Барышев готовит побег с покушением. Прямо из зала суда!

Он планировал так. Делает кульбит вперёд и прыгает на стол. Стрелять по нему никто из охранников не будет, потому что есть риск убить заседателей… Затем он бьёт ногой судью Апарину, в прыжке выбивает окно и с третьего этажа прыгает на дерево… Но Барышеву не повезло: впервые подсудимых охраняли комитетчики.  На скамью подсудимых посадили через одного: конвоируемый, «альфовец», конвоируемый, «альфовец». Барышев начал было «репетировать» побег – периодически вставать, но только зад приподнимет, «альфовец» незаметно пальцем тык ему – в болевую точку! И он сразу: «Шеф, всё в порядке!»

Четверых – Барышева, Лобанова, Рассохина и Попова – я приговорила к расстрелу. Остальных – к длительным срокам заключения. Ведь как виртуозно и быстро было раскрыто преступление – всего за две недели! А сейчас?»

«МИЛИЦЕЙСКОЕ ДЕЛО – 2»

Когда Апарина вела процесс, вспоминал бывший старший следователь с Петровки, 38, Эдуард Хлысталов, в зале просто витал дух буквы закона. Она каждого умела поставить на место. Чтобы у неё свидетель или адвокат не явился в суд или в зале раздавался посторонний шум… Такое просто было невозможно себе представить. Все ходили как шёлковые! Ведь задача у судьи по делам такой сложности почти невыполнимая. Вокруг все врут, меняют показания, подкупают свидетелей… А всё равно нужно вынести законное, справедливое и всем понятное решение. Его потом будут подвергать сомнениям десятки лучших адвокатов, которые (за огромные деньги!) будут цепляться за любой изъян, описку, закорючку. Верховный суд будет перепроверять всё и вся. Апарина эти решения всегда брала на себя. Десятилетиями – вот что удивительно!

«Слушали «милицейское дело – 2», – продолжала Зинаида Александровна. – На скамье – трое убийц-милиционеров, а чётвертая – жена одного из них (помогала уничтожать улики). И вот один, лейтенант милиции, постоянно разыгрывал психически больного. Привозил из Бутырки буханку хлеба и, сидя на скамье, всё время её щипал. Я ему: «Встаньте»! Сидит. «Фамилия, имя, год рождения!» Молча щиплет. Вызываю судебного эксперта-психиатра. Это редкий случай, когда прямо в зал суда. Потом, думаю, мало – вызываю ещё трёх психиатров… Все в один голос подтверждают: вменяемый. А когда вынесла смертный приговор, этот лейтенант таким матом начал поливать, что сразу стало ясно: нормальнее не бывает!»

По словам Зинаиды Александровны, преступники воспринимали приговор по-разному. Один насильник, услышав, что его ожидает, сиганул со второго этажа – конвой бежал за ним аж до Казанского вокзала. Поймали и добавили ещё три года…

«Я обычно не слушала реакцию осуждённых. Бывало, огласишь… кричат, рыдают. Но чаще ни истерик, ни обмороков, каким бы жёстким ни был приговор. По крайней мере у меня… Некоторые даже после вышки ведут себя достойно. В том же «милицейском деле – 2» уж на что нелюди были: прямо при исполнении, будучи в милицейской форме, изощрённо пытали, где деньги, потом душили удавкой из проволоки, трупы выбрасывали в канализационные колодцы. Мы двоим дали высшую, одному 15. Все, кроме «психа», восприняли нормально…»

…Преступники никогда ей не снились. После рассмотрения «мокрого» дела обычно вечером ходила с мужем в театр, чтобы отвлечься. А на следующий день – всё по новой…

ОТМЕНЁННЫЙ ПРИГОВОР

«Всегда точно знала: из Мосгорсуда меня убрала мафия. Всё началось с «тушинского дела». …В феврале 1981 года 11-летняя Ирочка приехала в гости к дедушке с бабушкой, пошла на каток. И пропала. А вскоре на перроне Казанского вокзала нашли два чемодана, перевязанные, как торт – крест-накрест. Вскрыли: в одном – туловище девочки, в другом – ноги и голова, аккуратно сложенные ботинки с коньками и Ирина заколка для волос. Эксперты пришли к выводу, что ребёнка насиловали трое суток.

Снимки чемоданов расклеили по таксопаркам Москвы. Вскоре нашёлся шофёр такси – он их опознал и описал человека, которого привёз из Тушино на Белорусский вокзал. И надо же – редкая удача в расследовании: через три дня в метро этот таксист встретил этого самого своего пассажира – некоего Камуса (как выяснилось, инженера и секретаря партийной организации завода, командира отряда дружины при 23-м отделении милиции). Со скрипом, но Камуса арестовали. В ходе расследования тот написал собственноручное признание в изнасиловании и показал на месте, как всё было. Но признался только в том, что насиловал. По его версии, с ним был ещё какой-то случайный знакомый по имени Володя, якобы вот он убил и расчленил. Дело слушалось три с половиной месяца. Выезжали на место, допрашивали экспертов.

Несмотря на то что Камус в суде от своих показаний отказался, в моём приговоре фигурировали 19 прямых и косвенных доказательств того, что насиловал и убивал именно он. Тут двух мнений быть не могло: высшая мера. Но в Верховном суде мой приговор отменили и послали на доследование – искать Володю. Доследовавший дело следователь прокуратуры по фамилии Шпеер дело закрыл. Камуса выпустили. А я до сих пор уверена: именно он убил…

И вот через шесть лет, в 1987-м, когда я рассматривала дело «торг «Гастроном», появилась статья в газете: мол, как это так – такая-сякая Апарина, которая дала высшую меру невиновному, до сих пор работает в Мосгорсуде?! Облили грязью – вспомнили мой единственный за 47 лет работы отменённый приговор. А дело было интересное! Оно было выделено из «соколовского» – Соколов, директор Елисеевского магазина, к тому времени был уже расстрелян. Находились под стражей директор торга, его заместитель, директора очень многих московских магазинов, которые давали взятки. Суммы огромные! Мною были уже допрошены 200 свидетелей

и 26 подсудимых. Приговор был на подходе. Кто-то из сильных мира сего вмешался: появилась эта статья… Я сразу поняла: меня хотят вытолкнуть из этого дела. Закрыла кабинет, сдала ключ и ушла. Навсегда. А дело потом практически рассыпали…»

Нынешняя судебная система вызывала у Зинаиды Александровны скорее недоумение, чем уважение

***

Последний раз мы встречались с Зинаидой Александровной незадолго до её кончины. Она говорила: «А сейчас вообще странные дела творятся: преступников не ловят, ловят – поймать не могут, поймают – ничего доказать не могут, докажут – суд отпускает. Или. Зачем отменили высшую меру? Наша страна не готова к этому. Допустим, убийц Листьева, Старовойтовой и других найдут – как их не расстрелять?! Или террористов, взрывавших дома на Каширке, в Печатниках и других местах?! А «Норд Ост»? Теперь каждый преступник знает: расчлени он хоть 500 человек – максимум «пожизненно». Лично я против того, чтобы расстреливали за хищения. Уж как заслуженный юрист России, судья с таким стажем я в этом как-нибудь разбираюсь. Одних приговоров написала столько, что даже мемуары не пишу. Бальзак, думаю, меньше извёл бумаги на романы, чем я».

Зинаиде Александровне Апариной было 83 года. Незадолго до смерти она сказала: «Я и сейчас рассмотрела бы любое из нынешних скандальных дел, если бы они были честно и профессионально расследованы. В чём я сомневаюсь…»

К сказанному хочется добавить одно: лично у меня есть чёткое ощущение, что российским судам таких, как она, сегодня катастрофически не хватает.