Мы с Олесем не были друзьями, более того, являлись ярыми противниками в смысле наших идеологических позиций, а также во многих важных вопросах украинской истории. Сам Бузина как-то пошутил, что нас с ним объединяет только "норманнский вопрос". Дело в том, что когда-то мы случайно познакомились с Олесем на юбилее одного известного политолога, где яростно критиковали "норманизм" - теорию о том, что представители скандинавских военных дружин, известные нам под названием "русь", сыграли важную, или даже решающую роль в формировании будущей государственности восточных славян.

Против сплоченных сил антинорманистов выступили только мы с Бузиной - при некоторой поддержке со стороны журналиста Алексея Мустафина . Мы объясняли, что отрицание норманнского происхождения Рюрика и других лидеров варяжских кланов, которые брали под свой контроль торговые фактории на речных путях в Византию, было обусловлено чисто политическими причинами, и не выдерживает никакой серьезной научной критики - как бы это не нравилось украинским и российским патриотам.

С этого разговора и началось наше общение, которое, в основном происходило в стенах редакции, когда туда забегал работавший в режиме свободного графика Бузина. Он вел в "Сегодня" большую персональную рубрику, еженедельно публикуя целый разворот по исторической теме, и поэтому постоянно находился в поиске новых сюжетов. Надо отдать должное - Олесь относился к последнему поколению журналистов, которые искали материал не только в социальных сетях. Он проводил много времени в Центральной научной библиотеке имени Вернадского, делая записи в блокнотах и снимая на телефон множество хорошо забытых публикаций из старых журналов и порыжевших от времени книг.

Бузина мог говорить об истории с огромным интересом, и знал ее очень хорошо. Я помню, как внимательно он рассматривал большой фрагмент греческой амфоры, которую я привез из командировки на остров Тузла, и увлеченно говорил о ритуальном использовании таких сосудов во время дионисийских шествий, из которых потом родилась античная комедия. Или показывал выдержки из судебного дела казацкого знахаря-"характерника", серийного насильника Мацапуры - который был посажен в Гетьманщине на кол за ритуальный каннибализм и даже попал потом на страницы "Энеиды" Котляревского.

Наши с ним разговоры о политике были куда менее мирными. Успокаивать приходилось именно Олеся, который категорически не соглашался с моими оценками Гражданской войны - когда я объяснял ему, что Белое движение было обречено на поражение в силу объективных исторических обстоятельств.

Иногда наши пикировки принимали характер литературной дуэли - когда Бузина присылал мне антибольшевистские цитаты из бунинских дневников, а я отвечал ему такими же обширными цитатами из статьи "Интеллигенция и Революция" Александра Блока. К большой чести Олеся нужно сказать, что он мог согласиться с мнением оппонента, признавая огромные социальные проблемы и язвы рухнувшей царской империи, но продолжая при этом ностальгировать по хрусту французской булки.

Я хорошо запомнил наш последний разговор на тему истории. Мы встретились тогда в кафе торгового центра "Большевик" - сейчас он называется "Космополит" - чтобы обменяться книгами, и Олесь попросил меня рассказать об этногенезе албанского и румынского населения Балкан, о котором мы как-то беседовали, обсуждая мою давнишнюю поездку в Косово. И хотя он по своему обыкновению спешил, наша беседа затянулась, перетекла в разговор о проблеме славянской прародины, и мы увлеченно рисовали возможные пути миграции племен Пражско-Корчакской культуры. Было отрадно, что мы сходились во взглядах на готское происхождение черняховцев, отбрасывая попытки записать их в славян - в одну кучу с упомянутым выше антинорманизмом. Бузина собирался написать большую статью на тему балто-славянского континииума. Но вскоре начался Майдан, и история сама пришла в дом к каждому украинцу.

Я не думаю, что Олеся Бузину можно отнести к пресловутым "украинофобам" - нравится это кому-то, или нет. Он знал украинскую культуру куда глубже великого множества "профессиональных украинцев". Олесь был азартным спорщиком, литературным провокатором и склонным к эпатажу человеком, который привык много лет троллить шароварный официоз с его националистическими комплексами и культами. Бузине отвечали за это ненавистью и тумаками - а потом ответили пулей.

Олесь всегда был далеким от киевских околополитических субкультур, ничего не зная о параллельном мире нацистских отморозков, долгие годы мечтавших свести с ним счеты. Он продолжал жить открытой публичной жизнью, не слушаясь советов друзей и так и не научившись уходить в тень, становиться невидимым для врагов.

При этом, еще задолго до Майдана, занимаясь популярной историей, Бузина получал явные предупреждения из прошлого. Об этом он рассказал в том самом очерке о казаках-людоедах: "Будьте бдительны! Дело Мацапуры показывает, что в тогдашней Украине можно было совершать самые чудовищные преступления и годами избегать правосудия".

Я никогда не был другом Олеся Бузины, и не стану скрывать, что мы являлись с ним принципиальными идеологическими противниками. Но он был ярким и умным оппонентом, гибель которого стала трагическим и знаковым событием для всей Украины. Просто потому, что безнаказанное убийство писателя затрагивает всех, безотносительно наших идейных взглядов.

Наступит день, когда об этом напишут другие историки и журналисты.

Андрей Манчук